«Веровать в любовь»: Нина Шацкая — о высокой поэзии, отце, красоте, страхе сцены и спектакле «Затерянные птицы» - «Общественные новости»

Дива русского романса Нина Шацкая откровенно рассказала о непростом пути к сценическим вершинам

«Этот спектакль — «Затерянные птицы» — о любви, которая сильнее смерти,

о страсти, которая не знает возраста и границ. Пьяццолла написал музыку, Маркес — слова, а я просто стала их голосом.»

тестовый баннер под заглавное изображение

Она называет себя просто — певицей, хотя в её голосе слышно и дыхание театра, и драматизм романсов, и темперамент джазовых ритмов. Заслуженная артистка России Нина Шацкая 7 ноября представляет в Москве в ех. Градский холл музыкальный спектакль, созданный по мотивам прозы Габриэля Гарсиа Маркеса и музыки Астора Пьяццоллы. В нём соединяются аргентинское танго, исповедальность высокой поэзии и философия любви — как неизбежной силы, проходящей сквозь время, болезни и смерть.

Мы беседуем с Дивой русского романса — такое сценическое имя дала Нине Шацкой публика — требовательная и сострадающая, не терпящая лжи на сцене и готовая идти за любимым артистом, если он покорил ее искренностью, до конца. А для Нины сцена стала не просто местом работы, а пространством откровений. И зритель откликнулся на это настрящей любовью. 

Наш разговор — о предстоящем спектакле, о пути к самому себе, о страхах, о провинциальной публике, которая порой может чувствовать глубже, чем столичная, и о том, почему любовь, как и голос, не стареет.

«Публика в провинции — внимательнее, чем в Москве»

— Нина, вас называют дивой русского романса, голосом русского джаза, артисткой, которая соединяет в себе классику, лирику и эстраду. Скажите, сегодня в России востребованы эти жанры?

— Здесь важно понимать — где именно. В регионах, в глубинке, да, востребованы. Люди приходят, слушают, реагируют живо и очень по-доброму. Я недавно вернулась из поездки — Магадан, Благовещенск, Хабаровск. Залы полные, внимание колоссальное.

А вот в Москве всё сложнее. Здесь очень высокая конкуренция, много событий, концертов, театров, и зрителю непросто выбрать. Но я всё равно чувствую, что интерес к живой музыке, к русской песне, романсу, поэзии есть. Просто он чуть тише, не массовый.

— Участвует ли государство в продвижении, так скажем, более сложной, чуть более элитарной культуры?

— Государство, кстати, помогает: есть гранты, которые позволяют сделать билеты доступнее. Ведь интеллигенция, люди, которые любят эти жанры, часто просто не могут позволить себе дорогие концерты. Когда появляется возможность сделать билет дешевле, зал наполняется. А это ведь особенная публика — думающая, чувствующая.

У меня есть программы и с симфоническим оркестром, и с оркестром народных инструментов. И это огромное счастье — работать с такими музыкантами. В каждой области, почти в каждом городе есть прекрасные оркестры, и я всегда поражаюсь, насколько высокий там уровень.

— Но ведь ваш репертуар непростой. И поэзия, и музыка — для подготовленного слушателя. Получается, люди не растеряли интерес?

— Да, но именно это и удивительно: чем сложнее программа, тем ярче реакция. Когда я строю концерт, обычно начинаю с привычного: русская песня, ретро, советская классика. А потом перехожу к Ахматовой, Цветаевой, Пьяццолле — и зал вдруг замирает.

Люди слушают с огромной концентрацией. Иногда даже дыхание слышно. Я поняла, что мы зря думаем, будто публика «не поймёт». Поймёт. Более того, именно эти вещи трогают сильнее.

В Дальневосточном туре я включила три баллады из спектакля на музыку Пьяццоллы — и залы слушали как заворожённые. Это меня вдохновляет. Мы просто недооцениваем слушателя.

— Вы поёте сложные стихи. Ахматова, Цветаева… Не тяжело держать такую эмоциональную глубину на сцене?

— Наоборот. Мне неинтересно петь простое. Я выбираю тексты, в которых есть смысл, боль, страсть, жизнь. Эти стихи не нужно «играть» — они сами живут в тебе.

Я вообще стихи запоминаю плохо, но сложные — запоминаются сразу. Ахматову, например, выучила почти мгновенно. Потому что они мощные, точные, проникнутые энергией. Они врезаются в сознание.

Конечно, многое зависит от слушателя. Если человек проживал чувства, если ему знакома боль, потери, любовь — он поймёт. А если душа «толстая», грубая — он просто не услышит. Но тот, кто пришёл на концерт романса, уже готов к этой глубине.

— Женщины, наверное, особенно откликаются?

— Да, чаще женщины. Но молодёжь тоже приходит — и это меня особенно радует. Не знаю, как они обо мне узнают. Может, пришло время идти в TikTok. (Смеётся.)

«Испугалась, решила, что не заслужила»

— А вы не чужды соцсетям?

— У меня есть соцсети, я их веду сама. Понимаю, что, наверное, пора нанять профессионала, который умеет продвигать, но всё никак не решусь. Может, именно поэтому ко мне приходят те, кому близка не реклама, а живая музыка.

— Когда вы сами впервые открыли для себя Ахматову и Цветаеву?

— В институте, уже в зрелом возрасте. Я училась в Ленинграде, и тогда достать их книги было трудно. Ахматову и Цветаеву переписывали от руки. Но я познакомилась с ними через музыку — через Таривердиева, Петрова, через киномузыку. «Жестокий романс», «Ирония судьбы» — ведь именно через эти песни люди впервые услышали поэзию.

А потом в моей жизни появилась Злата Раздолина. Я поступила к педагогу по вокалу, и концертмейстером была Злата. Она сказала: «А давай споём мои романсы на стихи Ахматовой?»

Так всё началось. А потом предложила спеть «Реквием». Я растерялась: это же страшная, тяжёлая вещь! Но выучила моментально. Это был как удар молнии.

Ту запись мы сделали на Ленинградском радио, и для меня это стало началом пути. Я вдруг поняла, что хочу только так — через смысл, через текст, через поэзию.

— А как вы попали в Москву?

— Поехала на конкурс «Ялта-91». Тогда уже вовсю гремел «Ласковый май», и я понимала, что мой репертуар не из этой эпохи. Принесла романс «Я пью за разорённый дом» на стихи Ахматовой. В Останкино на меня смотрели как на сумасшедшую: кто приходит на конкурс с Ахматовой?

Но меня допустили, я прошла в полуфинал! А потом… не поехала в финал. Просто испугалась. Решила, что не готова. Что не заслужила.

Мне тогда казалось: если не первое место — не нужно вообще. Сейчас понимаю, какая это была глупость. Важно ведь — участвовать, быть в процессе, не бояться.

«Главное — не нравиться, а быть собой»

— Часто слышу, как люди говорят: “Я повзрослела к пятидесяти”. А вы?

— Это про внутреннюю свободу. К этому возрасту я наконец перестала доказывать. Поняла, что важно не понравиться, не «сделать правильно», а быть собой.

Я знаю свои сильные и слабые стороны, знаю, чего хочу. И больше не боюсь. Раньше на меня влияли мнения, советы — сейчас нет.

— Сегодня мир другой: стриминги, соцсети, алгоритмы. Это помогает или мешает?

— И то, и другое. С одной стороны, музыка стала доступнее. Любой человек может найти тебя на Spotify, «Яндекс.Музыке», Apple Music. С другой — теряется личный контакт.

На телевидение попасть с серьёзной программой почти невозможно. Но есть интернет, где слушатель сам выбирает. Я вижу, как скачивают мои песни, как пишут отзывы. Это и есть настоящая связь.

Единственное, чего не хватает, — продвижения. Я всё веду сама, и это, конечно, тяжело. Но зато честно.

— А были стихи, которые вы хотели спеть, но они не легли на музыку?

— Иногда текст прекрасен, но не звучит. А иногда всё складывается мгновенно. После спектакля «Память о солнце» (Ахматова) Оля Кабо предложила сделать проект по Цветаевой.

Я сама подбирала тексты, и молодому композитору Дмитрию Черепанову тогда было всего 25. Он написал гениальную музыку. Так родились романсы, баллады, даже немного джаза.

Мы показали спектакль, и я почувствовала: всё получилось. Цветаева требует искренности, иначе не работает.

— Вы говорите: “Я не пою чистый джаз”. Как бы вы сами назвали свой жанр?

— Когда-то мой друг, музыкант Евгений Овчинников, сказал: «Назови это jazzing — игра в джаз». Мне это определение очень нравится.

Я не чисто джазовая певица, но чувствую ритм, дыхание, интонации. У меня есть диск «Зефир» — это лаунж, джазовые баллады. Я люблю мягкое звучание, полутон.

Меня иногда называют «голосом русского джаза» — я улыбаюсь. Пусть будет так, если людям так откликается. Но я всё-таки — не жанр чистой воды, а скорее созвучные ему состояние.

— Есть ли мечта — с кем-то спеть, что-то попробовать?

— Я всегда боялась дуэтов. Очень. Страх — моё слабое место. Страх, что не получится, что я хуже. Настоящий синдром самозванца.

Но после «Голоса» и «Трёх аккордов» этот страх ушёл. Я увидела, что держу сцену, голос, выдерживаю эфир.

Сейчас партнёры появляются сами. Всё складывается естественно. Если мечтать — то о том, чтобы всё было честно и по любви, а не «ради картинки».

«Отец требовал, чтобы я была лучшей»

— Кажется, вы унаследовали перфекционизм от отца.

— Да. Он был уникальный человек. Имел абсолютный слух, создал оркестр с нуля. Брал мальчишек без образования и делал из них музыкантов. Он верил в талант и труд.

Ко мне относился строже всех. Говорил: «Ты выйдешь на сцену, только если будешь лучше всех». А я не была «вундеркиндом». Мне всё давалось трудно. Простые вещи — долго, сложные — наоборот, быстро.

Он не понимал: как так? А потом я осознала — у меня другой тип восприятия. Я чувствую, а не вычисляю. Это пришло позже, когда работала с Селипановым, с джазменами.

Отец боялся, что жизнь меня сломает. Но судьба привела меня в кафе «Ностальжи» — первое московское арт-кафе, где играли лучшие джазмены. Каждый вечер — новый состав, новые импровизации. Это была школа.

Там я встретила Андрея Разина — пианиста, импровизатора, трубача Галактионова, контрабасиста Иванушкина. Эти люди меня воспитали.

— Перфекционизм мешает?

— Нет. Я считаю, без него нельзя.

Есть артисты, которые говорят: «Ладно, и так сойдёт». Для меня это невозможно.

Отец всегда повторял: «Ставь планку на самый верх. Даже если не дотянешь, всё равно останешься на высоте». Я живу по этому принципу.

— А какое положительное человеческое качество мешает артисту?

— Скромность. Женщину она украшает, но артисту — мешает. Скромность может похоронить талант.

В Америке все ходят с портфолио, а у нас считается неприличным себя хвалить. Продюсер Лен Блаватник как-то сказал: «В России скромность — это форма страха». Я тогда задумалась.

— Вы — очень красивая женщина. Красота тоже мешала?

— Да. Очень. В начале пути — особенно. На прослушиваниях часто даже не слушали: «Слишком эффектная — наверняка пустышка».

Бывало, предлагали что-то неприличное, а не работу. Я тогда была девчонка из провинции, горячая, гордая. Меня это дико злило.

Парадоксально, но тогда я была увереннее, чем сейчас. Тогда казалось: «Я суперпевица!» А с опытом приходит осознание: ты несовершенна. И чем выше поднимаешься, тем больше ответственность.

— Участие в «Голосе» и «Трёх аккордах» что вам дало?

— Проверку. Серьёзную. Это прямой эфир, никакой второй попытки. Это стресс, который выдерживают только настоящие.

И это дало уверенность. Я увидела, что могу. Что не потерялась среди молодых. И что у меня есть своё место, своя энергия.

— А в театре вы себя не пробовали?

— Наши проекты с Ольгой Кабо — уже почти театр. Но настоящая театральная роль — другое. Мне пока сложно «присвоить» чужой текст. Когда пою — проживаю, а в драме я всё ещё ищу себя.

— Зато у вас появился музыкальный спектакль по Пьяццолле и Маркесу. Как родилась идея?

— Пьяццоллу я всегда любила, но считала его чисто инструментальным композитором. А потом узнала, что он писал вокальные вещи для итальянской певицы Мильвы.

Когда я впервые услышала её записи — поразилась. Оказалось, что именно она сформировала мой вкус. В юности у меня была кассета без подписи, я слушала её до дыр. Только десять лет назад поняла, что это была Мильва!

А потом в аэропорту купила «Любовь во время чумы» Маркеса. Эти два мира — аргентинский и латиноамериканский — вдруг слились. Я поняла: надо делать спектакль.

Режиссёр Сергей Сотников адаптировал роман, а Григорий Сиятвинда стал моим партнёром. Всё совпало. Музыка, слово, дыхание.

— 7 ноября — спектакль в ех. Градском холле? (Ныне Центр исполнительских искусств).

— Да! Очень жду. Это особый день. Москва — тяжёлая площадка, зрителя трудно собрать, но я надеюсь, что придут те, кому важны настоящие чувства и сильные эмоции. Я приглашаю свою публику — людей живых, интересующихся, откликающихся. Тех, кто любит открывать для себя что-то новое, может дать неожиданное, но настоящее. Верящих в любовь. Это то, что нас — и меня, и их — ждет 7 ноября на спектакле «Затерянные птицы» в ех. «Градский холл» Давайте веровать в любовь вместе!