Как викинги чуть не стали правителями булгарских земель - «История»

«Реальное время» публикует фрагмент из книги англо-ирландского историка «Конунг навсегда»

Популярный англо-ирландский историк Десмонд Сьюард, автор биографий Генриха IV Французского, Элеоноры Аквитанской и других ключевых фигур европейского Средневековья, в книге «Конунг навсегда», которая вышла в ноябре в издательстве «Альпина нон-фикшн», возвращает читателю подлинную историю Олава Харальдссона — викинга, завоевателя и христианского святого, чье влияние на Норвегию оказалось сопоставимо с легендарным масштабом короля Артура для Британии. Его биография, полная морских походов, политических столкновений и религиозных переломов, воссоздана как напряженная и ясная хроника конца эпохи викингов. С разрешения издательства «Реальное время» публикует фрагмент — главу «В изгнании у викингов на Руси». В ней описан малоизвестный эпизод жизни Олава, его русское изгнание, возможное правление булгарской землей и круг северных союзов, в которых формировался будущий «вечный король Норвегии».

В изгнании у викингов на Руси

Гость появился!
Где место найдет он?..
Дорог огонь
тому, кто с дороги,
чьи застыли колени;
в еде и одежде
нуждается странник
в горных краях.
Речи Высокого

С оставшимися сторонниками конунг Олав благополучно пересек границу Швеции и добрался до области Нерики (Нерке, — прим. ред.) в Свеаланде. Там беглецы отдыхали и восстанавливали силы до весны, найдя приют у богатого шведского магната по имени Сигтрюгг. А едва позволила погода, продолжили путешествие по морю и прибыли на Русь — в будущую Россию. Олав взял с собой сына Магнуса, а Альвхильд и королеву Астрид с дочерью Ульвхильд оставил в Швеции на попечение конунга Энунда, брата Астрид.

Снорри говорит, что Олав отправился на Русь на корабле, который раздобыл сам, но «Гнилая кожа» (Morkinskinna, исландский свод саг о норвежских королях) предлагает другую версию событий. Его будущий гостеприимец, великий князь Ярослав, нанес оскорбление своей супруге Ингигерд Олавсдоттир, которая когда-то была помолвлена с Олавом. Чуть раньше Ярослав построил величественные палаты, «украшенные золотом и драгоценными камнями... увешанные роскошными полотнищами и дорогими тканями», которыми он чрезвычайно гордился. Во время пира его жена заметила, что деревянные палаты Олава Харальдссона выглядят куда более внушительно.

В гневе Ярослав на глазах у свиты дал ей пощечину, прокричав: «Опять ты показываешь свою любовь к Олаву?». Ингигерд пригрозила уйти от мужа и вернуться домой, и согласилась простить его лишь при условии, что он отправит корабль забрать Олава и его сына из Швеции. Кроме того, она вынудила Ярослава пообещать, что он станет приемным отцом мальчика.

Кроме того, Константинополь был сердцем православного христианства, поэтому по всей древнерусской земле недавно построенные церкви и монастыри оглашались звуками песнопений. Это был не латинский «простой распев», а глубокие, похожие на колокольный перезвон мелодии православных гимнов, исполнявшихся на церковнославянском языке. У католиков имелись свои места проведения обрядов, поскольку это было еще до раскола между восточным и западным христианством. Однако, судя по всему, византийские священники были более образованы и более убедительны, чем их коллеги с Запада. В результате великие князья так увлеклись православием, что сторонники западного обряда оказались в меньшинстве.

Маловероятно, чтобы Олав ни разу не побывал в Киеве, столице Ярослава. Находясь там, он должен был испытать культурный шок. Сохраняя номинальную зависимость от Швеции, с которой Киев поддерживал тесные торговые связи (шведы называли Русь «Великой Швецией»)**, город сказочно процветал благодаря тому, что был главным перевалочным пунктом на днепровском пути из Балтики в Константинополь. То, что Олав видел в Лондоне и Руане, меркло по сравнению с богатством, которое он узрел в Киеве. Население города составляло 50 тысяч человек (в Лондоне жило менее 20 тысяч), а за его мощными земляными стенами и каменными воротами высились церкви, монастыри и дворцы. Постоянно строились все новые и новые здания. Жители были в основном славянами, а осевшие здесь викинги, превратившись в бояр, все чаще вступали в смешанные браки и переходили на славянский язык.

В первые годы княжения Владимира, отца Ярослава, на возвышавшейся над городом Старокиевской горе стоял славянский бог грома Перун — исполинский деревянный истукан с серебряной головой и золотыми усами. Он пользовался большой популярностью у дружинников великого князя (которые отождествляли его с Тором), и время от времени Владимир праздновал очередную победу, устраивая в его честь групповые человеческие жертвоприношения. Не менее ревностно Перуну поклонялись и простые киевляне, которые регулярно приносили ему в жертву детей, включая собственных сыновей и дочерей.

Но в 988 году, крестившись, Владимир велел свергнуть Перуна и протащить его по улицам Киева, привязав к конскому хвосту. По пути истукана били палками, чтобы оскорбить живущего внутри беса, после чего сбросили в Днепр. Вслед за этим Владимир заставил весь народ принять христианство, пригласив из Константинополя православных священников, которые привезли с собой иконы и провели массовые крещения в реках. Одновременно он нанял византийских зодчих для строительства церквей не только в Киеве и его окрестностях, но и в Новгороде.

***

Явившись на аудиенцию в Новгородский кремль, Олав был радушно принят Ярославом — великим князем Киевским, а также князем Новгородским. Будучи шведом по происхождению, Ярослав бегло говорил по-скандинавски (возможно, это был его родной язык) и носил несомненно скандинавское имя — Ярицлейв Вальдамарссон***. Однако, будучи великим князем, он одевался по моде византийских императоров. На нем был длинный, богато украшенный драгоценностями и подбитый мехом кафтан (иначе называемый скарамангий) и именно в таком виде, восседая на золотом троне, он появлялся перед своим народом, если только не собирался идти на войну.

Ему, как и Олаву, пришлось с боем отстаивать свое наследство. После того как Владимир официально объявил его своим преемником, Ярослав правил в Новгороде, пока не получил от сестры из Киева известие о том, что его отец умер, а его брат Святополк, убив троих других братьев, захватил престол. В результате трехлетней войны Ярослав победил Святополка Окаянного, тот бежал в страну диких печенегов и там умер. Но, несмотря на столь кровавое начало, благотворность его правления уже принесла Ярославу прозвище Мудрый. При нем, как и в поздние годы правления его отца, благодаря византийскому влиянию действовало на удивление современное уголовное право, обходившееся без смертной казни, а бедные, больные и старики получали пропитание.

Когда Олав увидел супругу Ярослава — великую княгиню Ирину (некогда Ингигерд Олавсдоттир, свою бывшую невесту), он, вероятно, подумал, что видит существо из другого мира.

Как и ее муж, она должна была носить византийский дворцовый наряд, что в соответствии с ее полом и положением означало длинное, тяжелое шелковое платье, стоящее колом от золотой вышивки и инкрустированное жемчугом и драгоценными камнями, а в зимнее время еще и отороченное редкими мехами. Ее лицо напоминало маску, выкрашенную в белый цвет, с нарумяненными щеками и губами, с подведенными тушью глазами, зрачки которых были расширены белладонной. Мода на белладонну, использовавшуюся придворными дамами Византии в качестве косметического средства, была введена в Киеве ее свекровью, сестрой могущественного императора Василия Болгаробойцы.

На тот момент Ирине было 28 лет, она находилась в счастливом браке и уже подарила своему мужу нескольких детей. В конечном счете она родит ему шестерых сыновей и четырех дочерей (одна из которых выйдет замуж за изгнанного сына английского короля Эдмунда Железнобокого). Великая княгиня славилась благочестием и была великой строительницей церквей и монастырей. Свои дни она закончит монахиней и после смерти будет причислена к лику святых под именем Анны, Чудотворицы Новгородской. Она тоже оказала Олаву теплый, пусть и строго формальный прием.

Вполне возможно, что Олав сочинял в ее честь стихи, хотя их авторство сомнительно. В них восхваляется женщина с очаровательными глазами и изящными руками, которая отняла у автора душевный покой, при этом образы, которые он использует, носят явно языческий характер. В его строках упоминается «Гевн ястребиного следа» и «Мардёлль» — другие имена Фрейи****. Один историк, решивший доказать, что Олав не был истинным христианином, утверждает, что проповедник на троне вряд ли мог сочинить подобное. Однако более вероятно, что этими стихами Олав, если они действительно написаны им, просто благодарил Ингигерд за то, что она приютила его, в то время бездомного изгнанника. «Книга с Плоского острова» (написанная почти четыре столетия спустя, хотя и с опорой на более ранний материал) допускает, что Олав «испытывал более нежные чувства к Ингигерд, чем к другим женщинам», но это может означать лишь то, что он был ей по-особому благодарен.

***

Супруг Ирины Ярослав очень привязался к сыну Олава, Магнусу. Это видно по одному случаю, описанному в «Гнилой коже», который произошел вскоре после того, как Олав оставил ребенка на его попечение. По вечерам, когда Ярославова дружина закатывала очередную пирушку, мальчик любил ходить на руках взад и вперед по длинному пиршественному столу. Это забавляло хускарлов, всех, за исключением одного старика, который с каждым разом хмурился все сильнее. Наконец, однажды вечером он рыкнул, что с него хватит, и так сильно толкнул Магнуса, что тот упал со стола на пол.

Тем же вечером, когда великий князь ушел спать, а хускарлы еще досиживали за столом, ребенок вернулся, прихватив с собой топорик, который вонзил старику в голову. Друзья погибшего хотели убить Магнуса на месте, но один из придворных схватил его на руки и побежал с ним в опочивальню князя. Там он бросил мальчика на кровать к Ярославу со словами: «В следующий раз лучше присматривай за своим шутом». Узнав, что сделал Магнус, великий князь расхохотался, а затем сказал: «Поступок, достойный конунга, вскормыш!». Он выплатил виру, причитавшуюся родичам убитого. «Гнилая кожа» добавляет, что Ярослав воспитывал мальчика «с большой любовью».

У Олава была еще одна причина быть благодарным великому князю и его супруге, ведь они звали не только его, но и всех его дружинников оставаться у них столько, сколько они сами пожелают, предлагая каждому солидный удел, чтобы они могли прокормить себя. Позднее Ярослав и Ирина предложили Олаву стать правителем страны, которую Снорри называет «Вульгария». Эта территория к востоку от Волги, там, где сейчас располагается Татарстан, раньше принадлежала булгарам, большинство из которых успели переселиться на свою новую родину на Балканах (пройдут столетия, прежде чем здесь поселятся татары). Олав, похоже, стал серьезно обдумывать это предложение, но дружина, полагая, что для его возвращения на трон Норвегии имеются неплохие шансы, высказалась против. Озадаченный, он не мог решить, как ему поступить.

***

Снорри полагал, что за время пребывания на Руси характер Олава целиком переменился. «Когда он увидел, что теряет власть, а враги его становятся все могущественнее, он все свои помыслы устремил к Богу». Подразумевается, что, несмотря на проявленную им ранее стойкость в вере, именно период изгнания стал тем временем, когда он нащупал путь к более глубокому ее пониманию.

На это указывает один странный случай. Однажды конунг сидел за столом и обстругивал ножом кусок елового дерева. Подошедший слуга тактично сказал: «Завтра понедельник, государь». Тут Олав понял, что сегодня воскресенье и что он, как ему, вероятно, подумалось, оскверняет этот день работой. Он велел принести горящую свечу, смахнул стружки в ладонь и поджег их. Это была реакция очень простого человека, пытавшегося жить в соответствии с догматами веры, которую он по-прежнему с трудом понимал. С другой стороны, оказавшись вдали от Норвегии, Олав смог окончательно освободиться от ее исконных богов, изгнать из своего сознания этих бесов.

Чего не учитывал средневековый исландец, писавший уже после церковного раскола между Востоком и Западом, так это потенциального влияния православия. Его литургия необычайно сильно воздействовала на викингов Древней Руси. Когда Владимир, будучи еще язычником, отправил послов осмотреть церкви Константинополя, те сообщили: «Не ведали, где мы — на небе или на земле: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой». Не исключено, что, оставшись без Гримкеля, Олав обращался за советами к византийскому геронде (старцу), «духовному врачевателю», который толковал христианство иначе, добрее, и научил его молиться ангелу-хранителю, стоящему на страже его «окаянной души и страстной жизни».

Снорри говорит, что киевляне заметили перемену в поведении своего гостя, особенно после того, как он исцелил больного мальчика. Еще в Норвегии он успел вылечить нескольких человек, и когда к великой княгине пришла женщина, чей маленький сын умирал от гнойного нарыва в горле, та посоветовала ей обратиться за помощью к Олаву. Ощупав нарыв и дождавшись, пока мальчик откроет рот, он сделал из кусочка хлеба небольшой крест и дал ему проглотить. Через несколько дней нарыв бесследно исчез. Он также вернул зрение человеку по имени Вальдамар. Снорри как уроженец Запада полагал, что все короли обладают целительной силой ex officio*****, но на Руси православные христиане, вероятно, видели в Олаве тавматурга — святого, через которого Бог творит чудеса.

Какое-то время Олав раздумывал над тем, чтобы отправиться в паломничество в Иерусалим и стать монахом, затвориться в монастыре на всю оставшуюся жизнь, кануть в неизвестность и забвение. В конце концов, именно так, по слухам, поступил Олав Трюггвасон.

И все же ему было чрезвычайно трудно отказаться от надежды вернуться в Норвегию вопреки множеству своих врагов. Долгое время он не мог принять окончательного решения. И вот однажды ночью, задремав после лихорадочных раздумий о будущем, он увидел очередной вещий сон. Возле его постели стоял высокий, величественный человек, и Олав инстинктивно понял, что это Олав Трюггвасон.

«Меня удивляет, что ты никак не можешь принять решение, а также, что ты собирался сложить с себя звание конунга, которое дано тебе от Бога, или хочешь остаться здесь и получить владения от иноземных конунгов, — сказал Трюггвасон. — Лучше возвращайся в свои владения, которые тебе достались по наследству. Ты долго правил там с Божьей помощью и не позволял своим подданным запугивать себя». Еще он сказал: «...ты можешь смело возвращаться в свою страну, и Бог даст тебе знамение, что она — твое владение».

Проснувшемуся Олаву показалось, что он заметил даже тень человека, выходившего из комнаты. Он решил, что повеление ниспослано ему Небесами и что он должен отправиться домой, невзирая на любые преграды, поскольку такова со всей очевидностью Божья воля. Его дружина, услышав об этом, пришла в восторг, а он, воодушевленный энтузиазмом своих воинов, стал думать, что многие норвежцы точно так же сплотятся вокруг него.

***

Его воодушевление стало еще сильнее, когда в Новгород прибыл Бьёрн Окольничий. После расставания с Олавом в Хейдмёрке он отправился домой и тихо жил в своей усадьбе. Через какое-то время ярл Хакон, желая заручиться дружбой бывшего предводителя дружины Олава, отправил к Бьёрну гонца, который заверил его в дружеских намерениях Кнута и в знак искренности конунга подарил ему два золотых обручья и кошель английского серебра. Поддавшись минутной слабости, Бьёрн взял деньги и присягнул Хакону на верность.

Но вскоре после этого до окольничего дошли слухи о том, что Хакон пропал в море. Ярл плыл из Англии в Норвегию, чтобы справить там свою свадьбу, и в последний раз его корабль видели у Оркнейских островов, где он попал в сильный шторм. В свое время Хакон поклялся никогда больше не поднимать оружия против Олава, однако после того, как конунга изгнали, он по поручению Кнута стал управлять Норвегией от имени датчанина. В смерти Хакона Бьёрн увидел небесную кару, доказательство того, что Бог на стороне Олава. Взяв с собой всего несколько человек, он днем и ночью ехал на лошадях, а затем плыл по морю и не останавливался, пока не прибыл в Новгород. И конунг, и его дружина были чрезвычайно обрадованы, вновь увидев старого воина.

«Все во власти Божьей и в твоей власти, конунг», — сказал Бьёрн Окольничий, представ перед Олавом, и сразу же пал ниц и обхватил его ноги руками. «Я взял серебро у людей Кнута конунга и поклялся ему в верности, — признался он. — А теперь я хочу следовать за тобой и не расставаться с тобой, пока мы оба живы».

«Встань, Бьёрн, я тебя прощаю, и пусть Бог тебя простит, — сказал конунг Олав. — Теперь я знаю, что немного, верно, в Норвегии людей, оставшихся мне верными, раз даже такие, как ты, изменили».

Олав расспросил Окольничего о ситуации на родине. Бьёрн рассказал, что из норвежских магнатов лишь немногие сохранили верность Олаву, а большинство перешли к Кнуту. Главными же врагами конунга, по его мнению, были Эйнар Брюхотряс, Кальв Арнасон, Торир Собака, Харек с Тьотты и сын Эрлинга Скьялгссона в Ядаре. Эти пятеро будут всеми силами противиться его возвращению. Были и другие, менее значимые враги, но так много, что он даже не стал перечислять их по именам.

Тем не менее несомненным было то, что Бьёрн Окольничий оказался готов не только рискнуть всем, что у него есть, включая жену, детей и дом, если это поможет вернуть конунга Олава на престол, но и что он был твердо уверен: это возможно. Точно так же думали и конунговы хускарлы, у каждого из которых в Норвегии оставались земли и семьи.

Тимоти Болтон убедительно доказывает, что к решению о возвращении Олава окончательно подтолкнуло известие о гибели Хакона. Это обрушило всю политику Кнута в Норвегии. Последний хладирский ярл утонул в Петтландс-фьорде (Пентленд-Фёрт) между Оркнейскими островами и Катанесом (Кейтнессом). По словам одного современника, он «был ввергнут в Харибду» и «поглощен бездонной пучиной». Вероятно, это было сильное приливное течение, носящее название «Свэлки»******. Норвегия осталась без центральной власти. Понятно, что Олав и его сторонники увидели в этом доброе предзнаменование.

Кнут строил свою политику на том, что ярлы Хладира обладали более древними правами на власть в Норвегии, чем Олав, но Хакон не имел детей, и с его гибелью хладирская династия пресеклась. Еще более тревожной, с точки зрения датчанина, ситуацию делало то, что некоторые норвежские магнаты являлись продолжателями династии понской линии. Самыми значительными из них были Эйнар Брюхотряс и Кальв Арнасон.

Когда Олав сообщил великому князю и его супруге о своем решении вернуться домой, те пришли в ужас и изо всех сил пытались отговорить его. Они убеждали Олава, что с горсткой людей он отправляется на верную смерть, подставляя себя под удар непримиримых врагов. Вновь и вновь они предлагали ему править землями Старой Булгарии, обещая, что он получит полную независимость, и каждый раз он отказывался от их предложения. Рассказал он им и о своем сне, уверяя, что это знамение Божье и оно повелевает ему вернуться на родину.

В конце концов, смирившись с тем, что Олав от своего решения не отступится, Ярослав и Ирина оказали ему всю возможную помощь в подготовке к предстоящему путешествию: обеспечили его снаряжением, провизией и, разумеется, деньгами и пообещали хорошо заботиться о его маленьком сыне и наследнике Магнусе.

Подписывайтесь на
телеграм-канал,
группу «ВКонтакте» и
страницу в «Одноклассниках» «Реального времени». Ежедневные видео на
Rutube и
«Дзене».

Справка

* Согласно наиболее аргументированной точке зрения, название Руси произошло от слова, которым прибалтийско-финские народы называли морских разбойников из восточной Скандинавии. В современном финском Ruotsi до сих пор обозначает Швецию. — Прим. пер.

** Земли к северу от Черного моря называются «Великой, или Холодной Швецией» (Svíþjóð hin mikla eða hin kalda) во вводной главе «Саги об Инглингах». Это название построено на созвучии слов «Швеция» (Svíþjóð) и «Скифия» (Skytía) и является типичным примером средневековой псевдоэтимологии. Подобным же образом Азия (Asía) у Снорри превращается в «страну богов-асов» (Ásaland). Крайне маловероятно, чтобы шведы XI в. были знакомы с этими сугубо книжными толкованиями, и, разумеется, отсюда нельзя сделать вывод о политической зависимости киевских князей от конунгов в Уппсале. — Прим. пер.

*** Ярицлейв (Jarizleifr, более ранняя форма — Jarizláfr) является скандинавской адаптацией славянского имени Ярослав и стоит в одном ряду с такими именами, как Виссивальд — Всеволод, Вальдамар — Владимир и Вратилав — Брячислав. В древнеисландской «Пряди об Эймунде» киевский князь Святополк Окаянный, которого на каком-то этапе традиции перепутали с его польским союзником Болеславом Храбрым, фигурирует как Бурицлав конунг. — Прим. пер.

**** Гевн (Gefn) означает «дарительница», Мардёлль (Mardöll) — предположительно, «морская дева». Оба имени упоминаются в «Младшей Эдде» как эпитеты Фрейи и, согласно изложенным там же правилам древнеисландского стихосложения (раздел «Язык поэзии»), могут употребляться в поэтическом описании любой женщины. — Прим. пер.

***** Ex officio (лат.) — в силу занимаемого положения, по должности. — Прим. пер.

****** Это название происходит от древнескандинавского svelgr, что буквально означает «глотатель». — Прим. пер.