Что читать: наблюдение за природой, женский смех, русский балет, ГУЛАГ Шаламова и зависимость от ИИ - «Культура»

«Реальное время» выбрало 10 наиболее интересных нон-фикшен-книг, которые будут представлены на Международной книжной ярмарке non/fiction№27

На следующей неделе, с 4 по 7 декабря, в Гостином дворе в Москве пройдет главное событие в книжной индустрии — Международная ярмарка интеллектуальной литературы non/fiction№27. Специально к ней издательства готовят самые долгожданные новинки года, а медиа составляют бесконечные списки наиболее интересных книг, представленных на ярмарке. В этот раз литературная обозревательница «Реального времени» Екатерина Петрова подготовила списки по категориям. Мы уже опубликовали подборку ярких фикшен-книг, а теперь — наиболее интересное из нон-фикшена.

Сергей Беляков. «2 брата: Валентин Катаев и Евгений Петров на корабле советской истории», «Редакция Елены Шубиной» (16+)

Эта книга Сергея Белякова, как, впрочем, и другие его работы, читается не как биография, а скорее как расследование и как приключение одновременно. Беляков разбирает двух писателей — Катаева и Петрова, показывая их карьеру, дружбу с разными людьми, союзы, страховки и ошибки на фоне советской машины, где выживание — профессиональный навык, а удача — валюта. Евгений Петров — от одесского угрозыска и собственной агентурной сети в 20 лет до супербестселлера в 25, поездки в Америку по заданию Сталина и руководства крупным журналом в 33. Карьера стремительная, биография странная, гибель до сих пор окутана туманом. Валентин Катаев — вроде бы конформист, но именно он упорно защищает идею «чистого искусства» и умудряется оставаться лояльным власти так, чтобы его все равно не приняли в партию. Два брата — один рвется в высоту, другой уходит в глубину. Беляков собирал данные по архивам, включая в книгу малоизвестные документы. В результате получился живой срез советской литературной среды: Ильф, Олеша, Булгаков, могущественные редакторы, политические кураторы, странные покровители и решения, от которых зависела жизнь.

Анджей Иконников-Галицкий. «Декабристы: история, судьба, биография», «Азбука» (16+)

Восстание декабристов 1825 года — не героический оркестр, а 120 конкретных людей с разным уровнем амбиций, дисциплины, страха и наивности. Автор идет по персоналиям: кто мечтал о реформе, кто хотел карьерного рывка, кто попал в историю случайно, а кто избрал путь сознательно и шел до конца. Следствие над делом декабристов курировал лично Николай I. 117 человек признались. Пятеро — казнены. Остальным достались каторга, ссылки, сломанные семьи, редкие возвращения. Иконников-Галицкий аккуратно раскладывает документы, письма, служебные записки и показывает, как выглядит мятеж в реальной, немонументальной оптике: много хаоса, споров, недопониманий и людей, которые в решающий момент не понимают, что происходит. Книга читается как серия бизнес-кейсов по принятию решений под давлением, только ставки здесь повыше. Одни декабристы оказываются чрезвычайно выносливыми, они берут на себя полную ответственность и идут до конца. Другие ломаются после первых допросов. Третьи выживают благодаря гибкости и умению адаптироваться. Анджей Иконников-Галицкий — один из немногих современных историков, кто системно изучил полные биографии всех 120 осужденных декабристов. Работа заняла годы и базируется на архивных материалах, многие из которых до этого лежали без движения.

Гилберт Уайт. «Естественная история Селборна», talweg (16+)

После прочтения книги «Естественная история Селборна» видишь мир четче. Гилберт Уайт, сельский викарий XVIII века, фиксирует жизнь своей деревни с такой внимательностью, будто у него встроенный микроскоп. Хотя у него не было ничего — ни приборов, ни лаборатории. Только глаза. И огромный интерес к тому, что шевелится, растет, мигрирует, падает с неба или внезапно переворачивается, как пруд возле домика старухи. Уайт не пишет трактат, он пишет репортажи с места событий. Четко, коротко, иногда с иронией. Птицы, погода, странные провалы почвы, болотные жабы, меловые холмы, совы-вопленицы и дождь из паутины — все попадает в объектив. Местами напоминает полевой дневник стартапера, только проект у автора один: понять, как устроен мир. Никакой терапии через грядки и прогулки. Только чистое наблюдение и азарт человека, который открывает мир заново. Книга показывает момент, когда наука еще только собиралась оформить свой метод. Когда эмпирика была почти дерзостью, а гипотезы — смесью фактов, легенд и чистой смелости. Уайт фиксирует миграции птиц, спорит с теориями о зимующих под водой ласточках, изучает грозы, вулканическую пыль, странные гнездовья цапель и мышиные кости, накопленные веками внутри старого ясеня. Кстати, Уайт вел записи почти 20 лет, и одна из его главных гордостей — черепаха Тимоти. Он наблюдал за ней десятилетиями, а после смерти выяснилось, что Тимоти… была самкой. Так что один из самых знаменитых «английских джентльменов» XVIII века оказался дамой.

Сабин Мельхиор-Бонне. «Женский смех», «Новое литературное обозрение» (18+)

Когда женщина смеется, это не просто эмоция, это социальный жест. И долгое время он был запрещенным. Сабин Мельхиор-Бонне идет от Ветхого Завета и греческих культов до стендапа, чтобы объяснить, почему смех женщин считался опасным, неприличным, уродующим и даже угрожающим порядку. И почему именно из-за этого он стал территорией свободы — местом, где женщина могла говорить, хотя бы телом, когда ей запрещали делать это голосом. Исследовательница тщательно разбирает правила, которые веками ограничивали женский смех: улыбаться — можно, смеяться — уже риск. Мужчинам позволялось «разогнать меланхолию», женщинам — прятать хохот за веером. И даже комические роли на сцене играли мужчины — так было проще сохранить женственность в стерильности. Автор показывает, как эти ограничения оформляли структуру власти, коммуникации и даже бытовой этикет. Сабин Мельхиор-Бонне — одна из главных европейских историков эмоций. Ее предыдущая книга, «История зеркала», стала бестселлером именно потому, что писательница умеет превращать абстрактные понятия в осязаемую историю предметов и практик. В «Женском смехе» Мельхиор-Бонне делает то же самое — только объект исследования куда живее.

Руперт Кристиансен. «Империя Дягилева», «Альпина нон-фикшн» (18+)

Балет, мода, интриги, конкуренция. Руперт Кристиансен аккуратно сбивает с легенды о Дягилеве позолоту и показывает, кто ставил, кто рисовал, кто финансировал, кто завидовал, кто копировал и почему этот творческий конгломерат стал глобальной культурной силой. Исследователь собирает книгу из писем, мемуаров, газетных заметок, сплетен и протоколов. В итоге получается картина «империи», где Дягилев — не одиночный гений, а часть огромной сети. Здесь Стравинский спорит с художниками «Мира искусства», Пикассо включается в сценографию, а хореографы — от Фокина до Нижинского — пытаются выжить в атмосфере постоянного кипения. Автор не прячет пристрастий: Карсавину он любит, Павлову — скорее уважает, Петипа — оставляет за скобками. Кристиансен показывает, что «Русский балет» не жил в вакууме. Рядом работали другие импресарио — де Базиль, Рене Блюм, Сол Юрок, Столл. Были подражатели, подделки, гастролеры под русскими псевдонимами. И Дягилев не всегда угадывал будущее: он отказался от сотрудничества с кино и недооценил Америку. И все же его труппа задала тон десятилетиям — от костюмов светских львиц до развития британского балета.

Вальтер Беньямин. «Книга Пассажей», Ad Marginem (18+)

«Книга Пассажей» Вальтера Беньямина — это мощный интеллектуальный агрегат, собранный из цитат, газетных вырезок, рекламных листков, дневников, фрагментов мемуаров и коротких авторских выпадов. В книге Париж середины XIX века превращается в лабораторию, где рождается современность: буржуа строят пассажи, чтобы превратить город в собственный «интерьер», художники ломают жанры, а фланеры учатся думать глазами. Беньямин делает интеллектуальный монтаж: цитата к цитате, смысл к смыслу. Получается мощная диаграмма культуры — от архитектурных реформ до уличной рекламы. Это разборка механизмов модерна: кто производил новые смыслы, зачем и как это повлияло на экономику, повседневность и городской стиль. Автор собирает тысячи источников, сортирует их по темам, ищет повторы, противоречия, выбросы. И делает вывод: Париж — «столица XIX века», фабрика новых форм жизни. А пассажи — ранний пример капиталистического UX, в котором буржуа тестируют комфорт, развлечения и визуальный шум. «Книга Пассажей» — самая цитируемая философская работа последних десятилетий, при том что Беньямин ее не завершил. Он мечтал написать книгу полностью из цитат — и почти это сделал. Издания не существовало до 1982 года. Публиковали по рукописным папкам, найденным уже после смерти философа. На русском языке книга в полном объеме выходит впервые.

Мадумита Мурджия. «Кодозависимые. Жизнь в тени искусственного интеллекта», «Синдбад» (16+)

В «Кодозависимых» Мадумиты Мурджии нет восторга перед технологиями, но есть кейсы и живые истории людей, которые живут в реальности, где алгоритмы уже определяют кредитный рейтинг, цену страховки и даже шансы выйти под залог. Мурджия, редактор по ИИ в Financial Times, показывает, как именно мы превращаемся в товар, пока технокорпорации монетизируют каждую цифровую крошку. Автор ведет читателя от «куки» к «надзорному капитализму», от безобидных push-уведомлений к дискриминации в кредитовании, медицине и найме. Книга рассказывает о людях, которые реально пострадали от ошибок машинного принятия решений. Одни теряют работу из-за алгоритма, который решил, что они «неподходящие». Другие получают неверные диагнозы. Третьи — невидимы для системы по умолчанию. Выводы тревожные: ИИ часто не объективен и непрозрачен, данные, на которых он обучается, унаследованы от общества со всеми его перекосами. А наше «сосуществование» с ним уже давно перешло в зависимость. Мурджия впервые пришла к теме данных, когда решила посмотреть, что именно рекламные брокеры знают о ней самой. Ее «профиль» занял больше десяти страниц и точно описывал даже то, в каком супермаркете она покупает продукты — просто потому, что он был ближе к дому. Именно этот шоковый эксперимент запустил десять лет расследований, в которые вылилась книга.

Ольга Хорошилова. «Молодые и красивые: Мода двадцатых годов», «Кучково поле Музеон» (16+)

Иконы стиля, первые медийные кутюрье, спорт как источник новых силуэтов, клубы как фабрика жестов, джаз как мотор модных ритмов. Все это сформировало стиль garconne и вывело на улицы flapper-девушек с короткими стрижками и смелым макияжем. Автор не ограничивается исследованием подиумов: в дело идут гангстеры, Уолл-стрит, ар-деко, авангард и даже археология. Да, раскопки тоже влияли на моду «двадцатых». Книга показывает, откуда выросли силуэты, привычки, аксессуары и почему «двадцатые» до сих пор цитируют в кино, моде и дизайне. «Молодые и красивые» — это костюмная биография десятилетия, написанная живым языком. Импульсом к созданию книги стало выступление легендарного фотографа Деборы Турбевилль, которое Хорошилова услышала почти в пустом зале Академии художеств: три слушателя, тихий голос и слайды с Ман Рэем, Брассаем и Стайхеном. Именно эта сцена стала отправной точкой большого исследования о том, как красота «двадцатых» была устроена изнутри.

Владимир Кричевский. «О разном», «Издательство Студии Артемия Лебедева» (16+)

«О разном» — сборник текстов Владимира Кричевского с почти рентгеновским взглядом на профессию, где дизайн — инструмент мышления. Три работы в одной книге создают цельную оптику: как устроен текст на странице, зачем нам репродукции и почему «идеальный дизайн» — вещь невозможная, но необходимая. В первой части Кричевский показывает, что текст — это не линейка слов, а пространство. Отступы, шрифты, поля, колонки — все влияет на смысл не меньше, чем содержание. «Поэтика репродукции» раскладывает по полкам сам акт воспроизведения. Что делать с ретушью, как отличить копирование от плагиата, почему репро-жест — самостоятельный художественный выбор? Автор идет от плакатов и марок до сумок и полиэтиленовых пакетов, показывая, что репродукция живет везде и меняет профессию по мере развития техники. Последняя часть — «Идеальный дизайн». Книга-характер. Прямая, честная, местами жесткая. Кричевский разбирает импортность профессии, русскую любовь к «наворотам», страх простоты и зависимость от моды. Кричевский долгие годы преподавал курс, который студенты называли «дизайн без глянца». Многие идеи из этой книги выросли из его лекций, где он требовал одного: «Уберите лишнее. Если не знаете, что убрать — уберите еще раз».

Книга Франциски Тун-Хоэнштайн «Писать жизнь: Варлам Шаламов» — это не биография в классическом смысле, а разбор человека, который записывал собственную жизнь как протокол столкновения с историей. Автор методично показывает Шаламова не «мучеником литературы», а человеком, который оказался в положении сырья, человеческого материала, и из этого состояния выбил себе право на главное — интерпретировать свою судьбу самому. В книге — лагерный холод, слом эпохи, внутренняя независимость, которую Шаламов охранял как последнюю ценность. Тун-Хоэнштайн внимательно разбирает, как Шаламов превращал опыт в слово. Читатель видит рабочие механизмы его прозы: экономию деталей, жесткую технику наблюдения, отказ от жалости и от патетики. Понимание Шаламова здесь строится на его собственных принципах: «Я — летописец собственной души. Не более». Исследовательница показывает подростка, который читал Достоевского «запойно», юношу, который «штурмовал небо» в Москве, и человека, которого Колыма научила главному: культура хрупка, а надежда — опасна. Особенно интересно проследить, как Тун-Хоэнштайн объясняет стратегию Шаламова: писать так, чтобы читатель постоянно проверял свои мысли на прочность.

Екатерина Петрова — литературная обозревательница интернет-газеты «Реальное время», ведущая телеграм-канала «Булочки с маком».

Подписывайтесь на
телеграм-канал,
группу «ВКонтакте» и
страницу в «Одноклассниках» «Реального времени». Ежедневные видео на
Rutube и
«Дзене».