Александр Яндаев: «Иди в артисты только тогда, когда не можешь не идти» - «История»

Актер Казанского ТЮЗа — о случайностях, которые оказались неслучайными, 40-летней творческой деятельности и планах на будущее

В Казанском ТЮЗе отметили юбилей старейшины театра, ведущего актера, заслуженного артиста Татарстана Александра Яндаева. К его 70-летию приурочили постановку главного режиссера театра Радиона Букаева «Человек в футляре» по рассказу Чехова. Юбиляр сыграл роль Буркина, учителя гимназии. Как актеру удается сохранять форму, исполнять роль молодого папы, как менялись за четыре десятилетия театр и его зритель — Александр Яндаев рассказал в интервью «Реальному времени».

«Ждем возвращения в родные стены»

- Александр Петрович, поздравляем с юбилеем и премьерой, которая была приурочена к вашему 70-летию! Что испытали в этот день на сцене?

— Спасибо. Да, это для меня незабываемое событие! И юбилей, и премьера — все в один день, поэтому эмоций было очень много, только сейчас они понемногу улеглись. Что касается самого спектакля, то мы готовились к нему около месяца. Мне, как обычно, не хватило одной—двух репетиций, но в стрессе все пролетело. Это всегда так бывает во время премьеры: кажется, что еще бы немного подготовки и было бы в самый раз. Пары прогонов не хватило, чтобы дозреть, более свободно держаться на сцене, не задумываться о тексте. 70 лет все-таки, и память уже не та, что была в юности.

— Труппа ТЮЗа уже год ставит свои спектакли вне стен родного театра, насколько это сложно для вас?

— Для меня впервые вести такой бродячий образ жизни. Правда, был в молодости опыт постоянных гастролей и разъездов, когда я работал сразу после окончания учебы в филармонии. Вот там нам приходилось очень часто переезжать с места на место.

Для классического театра, думаю, не очень хорошо постоянно менять сцену. Приходится выступать на чужих площадках, а многие спектакли просто не могут идти, их сняли с репертуара, потому что декорации не помещаются, другие постановки законсервированы. Когда идет подготовка к новым спектаклям, приходится заранее продумывать оформление, чтобы адаптировать его под другие сцены с учетом переездов. Театр в этих моментах, безусловно, теряет.

Однако все мы, актеры, мужественно и с пониманием относимся к сложившимся обстоятельствам, терпим и ждем возвращения в родные стены. Один сезон мы уже прокочевали, надеемся, что к следующей осени будем работать на своей сцене.

«Все вышло случайно»

— У вас очень интересная биография — вы из инженера превратились в актера. Как это получилось?

— До этого была и другая история. В 9 классе я решил пойти в морское училище. Расскажу, как эта мысль возникла: один выпускник, который окончил военную академию имени Дзержинского в Питере, морской офицер, приезжал к нам и показал кортик. Мне так понравился этот кортик, что я решил тоже пойти в военно-морское училище в Санкт-Петербурге. Я и не думал, нужна мне эта профессия или нет. Мне нужен был кортик. Вспоминается любопытный момент. Когда я собрался поступать в эту академию, для военкомата нужна была характеристика из школы. Наш классный руководитель тогда произнесла: «Саша, я могу во многое поверить, даже в то, что ты станешь клоуном, но военным — никогда не поверю!» Получается, она почти угадала. Только я стал не клоуном, а драматическим актером — пророчество своего рода!

Тогда вся школа считала, что я буду чуть ли не академиком в математических науках, потому что они мне давались очень легко. Без ложной скромности скажу, что не только в своей школе, но и в своем жилом массиве сильнее меня по математике никого не было. Это показал и письменный экзамен, когда я нашел лишнее решение для одной из задач. Даже моя учительница сначала пыталась уговорить меня исправить его, но я ей объяснил, что оно верное. Она тут же побежала к комиссии со словами: «Ученик лучше нас решил». В других школах никто до этого не додумался.

В итоге я поступил в Казанский авиационный институт, который в то время был лучшим вузом города. Выбрал факультет двигательных и летательных аппаратов, специальность — «авиационные двигатели», а квалификация — «инженер-механик по авиационным двигателям».

— Когда вы начали проявляться творчески?

— Это получилось случайно. В детстве я вовсе не мечтал о сцене. Для этого даже не было никакой возможности, к тому же я не выговаривал букву «р» до 20 лет. Научился только в самодеятельности. Сыграл один спектакль, и режиссер сказал, если не научишься выговаривать «р», то на второй спектакль я тебя не выведу. Логопед выяснил, что я говорю не «тем» языком. Объяснил, как правильно. Нужно было просто себя контролировать. Помню, на экзаменах в КАИ я отвечал на вопрос и периодически останавливался, когда знал, что впереди будет слово с буквой «р», собирался и говорил правильно. Преподаватель даже спросил, почему, зная ответ на вопрос, я так резко останавливаюсь. Я ему разъяснил, что просто собираюсь, чтобы правильно сказать букву «р». Он только удивился, мол, зачем вам это надо.

На 3 курсе КАИ я попал в народный театр «Ровесник» в Дербышках. Просто как-то пришел в ДК, где проходили репетиции театра, в который ходил мой приятель. Туда нужны были парни. Режиссер позвал меня. Я пришел, затянуло, так и остался.

После окончания учебы я год отработал в филармонии без профессионального образования. Но в наши времена было обязательное распределение, и меня искало министерство оборонной промышленности, чтобы отправить в Государственный институт прикладной оптики. Пришлось уйти из филармонии и полтора года отработать инженером-конструктором. Я был обязан отработать 3 года, но ушел в связи с поступлением в театральное училище.

«Я не мог не пойти в актеры»

— Почему вы все-таки отказались от работы инженером и выбрали сцену?

— Просто потому, что мне это нравилось. Говорят, в артисты надо идти только тогда, когда не можешь не идти. Вот, например, у моего сына была дилемма: он хотел пойти и в искусство, и в программирование. Если у тебя два направления и ты не знаешь, какое выбрать, то, конечно, иди в программирование,— посоветовал я ему. Если в голове у него не было бы ничего, кроме театра, то надо идти в актеры. А если ты выбираешь, то нет. Зато сейчас он отличный программист, а для души занимается творчеством.

Я понимал и то, что инженерам платят больше, чем актерам. Помню, когда меня обязали работать в ГИПО, оклад был 130 руб., плюс ежемесячные премии до 40%. То есть зарплата достигала 170—180 руб. А в театре, когда только приходишь, не получаешь больше 100 руб. Но мне работать инженером было скучно, неинтересно. Передо мной даже выбора не стояло — я не мог не пойти в актеры.

— Тогда вы и решили получить профессиональное актерское образование?

— Да, как раз, когда я уходил из инженеров, решил пойти учиться в театральное училище, чтобы все было как положено. В театр было сложнее попасть без диплома, хотя и возможно. Есть, конечно, примеры, когда гениальные актеры театра не имели никакого профессионального образования. Например, лучший Пушкин советского союза — Всеволод Якут, народный артист. Когда мы с ним беседовали, он рассказал, что окончил только среднюю школу. Есть и другие великие актеры, которые работали в театрах без образования. Тогда и время было другое. Сейчас-то точно в театр без образования не возьмут.

— Вы пошли в училище уже с мыслью работать в каком-то определенном театре Казани?

— Тогда из русских театров были только театр Качалова и ТЮЗ. В училище наша группа была экспериментальной — все занятия по мастерству актеров проходили в Качаловском. То есть нас непосредственно готовили к этой сцене. Но, когда мы заканчивали обучение, в театре сменился режиссер, и он решил, что два года вообще никого нового брать не будет.

Мне не хотелось уезжать из Казани, но надо было где-то работать. В итоге по распределению я попал в Казахстан, в город Петропавловск. Четыре года я отработал артистом Северо-Казахстанского областного драмтеатра им. Н. Погодина и с большим удовольствием, люди там были прекрасные. Потом меня уговаривали остаться, предлагали и квартиру, и звание заслуженного артиста Казахстана, но я захотел вернуться на родину. Начал работать в театре на Булаке. Но это не тот, который действует сейчас. Это был казанский детский театр под маркой детского фонда им. Ленина под патронажем Горкома комсомола. Я проработал там полгода, а потом меня забрали в ТЮЗ и прекрасно приняли.

Когда я пришел, режиссером был Борис Цейтлин. Тогда ставились такие спектакли, что за билетами стояли очереди. Он даже, помню, запретил продавать билеты культпоходам. Сейчас-то, пожалуйста, покупай сколько хочешь, хоть сто билетов. А тогда он не приветствовал такое. Говорил, пусть каждый, если хочет, придет и купит билет. Секрет успеха был как раз в хороших спектаклях. Золотую маску дали неспроста. Были сплошные аншлаги.

Спектакль «Буря» в постановке Бориса Цейтлина удостоился премии «Золотая маска» в 1996-м, став лучшим спектаклем. В конкурсе было всего 14 номинаций и два спецприза. «Буря» обошла Театр на Малой Бронной, Московский театр юного зрителя, ТЮЗ имени А.А. Брянцева из Санкт-Петербурга и совместную постановку «Сатирикона» и Центра им. Вс. Мейерхольда. Спектакль «Буря» стал первым обладателем премии среди региональных театров в номинации «Драматический спектакль».

«На сцене Малого и дышится по-другому»

— Как менялся театр за время вашего творческого пути?

— В творчестве я почти 40 лет, из них в ТЮЗе — 36. Безусловно, театр постоянно менялся в зависимости от эпохи и от зрителя. Помню, у нас раньше были «сдачи» спектаклей обкому партии. Если спектакль по каким-то причинам не нравился, его могли закрыть. Цензура была жесткой. Случалось и такое: спектакль был полностью готов, но приходили проверяющие и отменяли его. Такая байка ходила: в каком-то театре подготовили постановку, и пришла комиссия. Во время просмотра на сцену вывезли голую женщину на рояле. Все стали возмущаться и требовать убрать эту сцену. А это была просто приманка — женщину на рояле запретили, а все остальное пропустили. А театру только это и надо.

— Какие самые яркие моменты в вашей актерской деятельности вам запомнились?

— Самое яркое воспоминание — это работа в течение двух недель на сцене Малого театра. Это я очень хорошо помню. Мы ставили там шесть спектаклей, и в четырех я был занят. На сцене Малого и дышится по-другому. Чувствуешь всю мощь стен, духи великих, видимо, помогают. Это один из ярчайших моментов в моей жизни. Было много интересных встреч с великими людьми. Кстати, тогда мы ставили «Не было ни гроша, да вдруг алтын», я там играл Елесю. Так вот, была записана радиоверсия этой постановки, которая сейчас хранится в фонде. Кстати, это моя самая любимая роль.

«Дети — благодарные зрители»

— Как менялся зритель за это время?

— Сейчас намного сложнее удивить его. Мы же чувствуем зрителя со сцены, хотя и не видим. Слышим его дыхание, его движения, шуршания. Реакция зрителя всегда чувствуется и всегда понятна. Это уже на уровне каких-то рефлексов. Особенно с детьми. Дети — очень благодарные зрители в независимости от эпохи, особенно до 10 лет. С подростками все сложнее, но они в любые времена были такими.

Но и дети, конечно, тоже меняются. Я Дед Мороз с большим стажем, а на новогодних праздниках очень сильно видна эта разница. Даже с теми же подарками. Раньше, если Дед Мороз дарил ребенку ластик, он был счастлив, потому что это дедушка дал, а сейчас не так. Меркантильные все стали. Это, наверно, начало проявляться лет 15 назад, а «морозил» я больше 50 лет.

К счастью, многие дети все еще верят в Деда Мороза. Моя дочь до сих пор верит и даже не узнает меня в костюме. И сын меня никогда не узнавал. Бывало, приходят они с мамой в театр, я выхожу к ним в своей обычной одежде, а сапоги снять в голову не приходит. А потом, после праздника, сын говорит матери, что у папы, между прочим, сапоги как у Дедушки Мороза.

Дома под Новый год выходил из квартиры и переодевался в коридоре или у соседей, а ему говорил, что пошел покурить. Потом заходил уже в костюме Деда Мороза, поздравлял его, уходил, переодевался и возвращался домой. И каждый раз он подбегал ко мне со словами: «Ну, где ты ходил, папа, тут Дед Мороз без тебя приходил! Вот каждый год так — как ты уйдешь, так сразу Дед Мороз приходит». Я его успокаивал, мол, не беспокойся, я его видел, мы с ним на лестнице встретились.

Сыну сейчас уже 35, а дочке всего 6. Она еще ходит в садик, в следующем году пойдет в первый класс. В 64 года я снова стал папой. Когда родилась дочка, страха я не испытывал. Это большая радость, большое счастье. А вот сейчас родить еще одного уже страшно. Надо ведь еще и успеть вырастить. Тут я надеюсь на гены. Мой прадед и бабушка дожили до 93 лет.

«Я готов играть пока есть силы»

— То есть у вас сейчас очень важная роль — роль молодого папы! Что касается ролей в театре, насколько важно для актера играть главную?

— Безусловно, это имеет значение, но у меня главных ролей было немного и, соответственно, отсутствовала звездная болезнь, и с чего бы ей появиться. Я не сильно расстраивался по этому поводу. Главная роль бывает, конечно, интересней, как правило, она длинная, и тебя запоминают лучше. Но если актер ломается, не получив желаемой главной роли, то это касается только его личных качеств. У меня такого не было. Я никогда не мечтал о какой-то конкретной роли, сыграть Ромео или Гамлета, например. Я просто мечтал об интересных ролях. Мне хватает того, что есть. Вот сейчас, например, из-за того, что многие спектакли сняли, у меня осталось всего 3—4 роли. Маловато. Но ничего не поделаешь. Когда был молодым, я тоже, как и все, бежал смотреть, попал я в список занятых в новом спектакле актеров или нет. Сейчас такого нет, относишься ко всему спокойнее. Я уже исполнил свою заветную мечту — стал актером.

Теперь я хочу вырастить дочь, замуж ее выдать, успеть погулять на ее свадьбе. Хочу, чтобы работа приносила удовольствие и радость, главное — чтобы она была. А еще хочу сыграть на сцене нашего родного отреставрированного театра. Я готов играть, пока есть силы. Вон Зельдин, он выходил на сцену и в 100 лет. Кому сколько Господь отпустит, тот столько и сыграет. Конечно, хочется подольше. Я желаю себе, чтобы и в 80 лет у меня еще были силы играть на сцене.

Подписывайтесь на
телеграм-канал,
группу «ВКонтакте» и
страницу в «Одноклассниках» «Реального времени». Ежедневные видео на
Rutube и
«Дзене».