Модные квадроберы XIX—XX веков: как мода перестала быть только человеческой - «История»

Историк моды Ксения Гусарова представила книгу «Мода и границы человеческого» о зооморфизме в одежде

Этой весной в издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга историка моды Ксении Гусаровой «Мода и границы человеческого. Зооморфизм как топос модной образности в XIX—XXI веках». Презентация этого издания на Международной ярмарке интеллектуальной литературы non/fictioNвесна превратилась в разговор об осах, бабочках, ослиных ушах, черепахах, обезьянах и чучелах птиц на шляпах. Почему модники стали объектами карикатур, как на это повлиял Чарльз Дарвин и зачем маркиза Казати гуляла с гепардами — в материале литературной обозревательницы «Реального времени» Екатерины Петровой.

В мире животных

Книга о моде могла бы начаться с манекена. Или с кринолина. Или с Лагерфельда. Но у Ксении Гусаровой все началось с муравьев. Еще до того, как она научилась читать, на ее столе лежал «Мир животных» — книга советского биолога и популяризатора Игоря Акимушкина. Муравьи, беспозвоночные, подводные обитатели — все это завораживало настолько, что в доме Гусаровой накапливались «Детские энциклопедии Аванта+». Биология и гуманитарные науки в жизни Ксении как будто долго шли параллельно, но в итоге все равно сошлись в одной точке. Так родилась идея междисциплинарного исследования, в котором можно было бы совместить зоологию, историю науки и моду. На презентации книги Гусарова честно сказала: «Может быть, надо было стать биологом, но мне кажется, что, занимаясь междисциплинарными исследованиями, объединяя историю науки и гуманитарную проблематику, я получаю лучшие части этих очень разных миров».

Но зооморфизм в моде — не только женский удел. Щеголи тоже не избежали метафор. Иной раз — буквальных. Вайнштейн привела в пример гравюру Джорджа Крукшанка 1819 года — «Дендистский герб». В ней денди — гибрид бабочки и манекена. Внутри него — булавки, баночки, резиночки, дендистские секреты. А на голове — шляпа с ослиными ушами. Поддерживают конструкцию две обезьяны. «А обезьяна — это очень частый зооморфный образ, поскольку это символ подражания, лживой видимости, лживого подобия. Он как функция обмана, иллюзии, погружения, которое должно быть разоблачено», — сказала Вайнштейн.

Животные в моде — это не только эстетика, это всегда мораль. Не просто мех или принт, а оценка, критика, презрение, высмеивание. Даже у черепахи, которую денди ведет на поводке, есть функция: тренировка в медленности. В XXI веке это назвали бы осознанной прогулкой. Тогда это выглядело как медленное позерство. Зооморфизм в моде — не декоративный жест, а культурный рентген. Он показывает, как моду понимали, как ее осуждали, как к ней относились в разные эпохи. От шляп с чучелами до змеиного затылка готической скульптуры — везде сквозит попытка сказать: «Это — не просто человек».

Причем здесь Дарвин?

Редактор книжной серии «Библиотека журнала «Теория моды» Людмила Алябьева заметила: «Одна из важных интриг этой книги, это то, как автор связывает дискуссии о моде с теорией эволюции Дарвина». Ксения Гусарова тут же подчеркнула: Дарвин вовсе не был равнодушен к моде. Он читал журналы, следил за изменениями женского костюма, сопоставлял их с механизмами отбора. «Если мы внимательно вчитаемся в его работы, то увидим множество сравнений, в первую очередь относящихся к процессу селекции и искусственного отбора, где Дарвин рассуждает о природе вкуса, оперируя именно отсылками к моде и к тому, как меняется мода, какие принципы ею движут», — сказала Ксения.

Итак, три линии сходятся в одной точке. Женский костюм усложняется и усиливает феминность. Наука фиксирует женщину как потенциальный источник вырождения. Политика и культура начинают рассматривать ее как субъекта, который вторгается в мужское пространство. Возникает «зооморфная модница» — не фигура вульгарной сатиры, а симптом коллективной тревоги. Она появляется в карикатурах, научных статьях, социальных текстах, газетных репортажах. Она — уже не человек.

Животная пластика

С зооморфным образом связана и пластика. Ксения Гусарова провела четкую границу между эпохами. В XX веке и сегодня зооморфизм чаще несет положительную коннотацию. Модели, стилисты, фотографы стараются подчеркнуть в женщине «животную энергию, чувственность, дикость». Особенно часто — через позы, напоминающие пантеру, хищника, дикого зверя. При этом, по словам Гусаровой, в этих образах модели играют центральную роль.

А вот в XIX веке все было иначе. Там зооморфизм — это тревога, упадок, вырождение. Даже обувь вызывала беспокойство. Гусарова рассказывала: «Высокие каблуки XIX века — это не наши высокие каблуки, не 15-сантиметровые шпильки. Это были умеренные по современным меркам каблуки, но считалось, что туфли на каблуках делают ноги похожими на копыта». А если еще и походка не позволяет полностью выпрямить ногу, то «колени приобретали обезьянью форму».

Для Ксении Гусаровой история маркизы стала примером неочевидного модного жеста. «История Маркизы Казати наглядно иллюстрирует, насколько модный жест мы не можем интерпретировать дальше того, что непосредственно видим», — сказала она. Если мы видим даму с гепардом — мы видим даму с гепардом, не более. Спиритизм, философия, «братья-животные» — не считываются. Зато сам образ оказался заразительным: «Практически нет голливудской звезды 1920–1930-х годов, у которой бы не было ручного гепарда», — отметила Ксения. Зачем они брали гепардов — из любви или ради моды, — не всегда возможно установить. «Мы можем только довольно безосновательно спекулировать, если у нас нет документов, которые бы это подтверждали или опровергали», — добавила Гусарова. А что значила любовь к животным для самих животных — еще сложнее.

В моде XIX и начала XX века животные как сопровождали живых людей, так и превращались в чучела и «энтомологические препараты». Это не только модный тренд, но и повод для сложной этической оптики. И если препарирование кажется крайней формой объективации, то в контексте времени это могло быть, наоборот, проявлением любви. В учебниках по токсидермии конца XIX века, которые Гусарова подробно изучала, говорилось: «Не делайте чучел змей, выйдет плохо». Но маркиза Казати все равно сделала — «только очень особая любовь к этому питону принудила ее хранить и одушевлять» его.

Грань между жестокостью и обожествлением, по словам автора, «очень-очень тонкая». «Тонкая грань между любовью и жестокостью существует, между объективацией и, наоборот, особыми, возвышенными отношениями. И это, конечно, сюжет, который меня невероятно интригует, который я пыталась с разных сторон в книге показать», — сказала Гусарова.

В XX веке зооморфизм стал не только модой на животных, но и эстетикой, стилем, философией. Некоторые дизайнеры сделали зооморфность основой своего подхода. «Парижский модельер Эльза Скиапарелли и британский дизайнер Александр Маккуин — это дизайнеры, для которых животные мотивы имели совершенно особенное значение», — сказала Гусарова. Оба так или иначе обращались к XIX веку, переосмысляя его викторианские мотивы. У Маккуина этот неовикторианский слой явно считывался и анализировался, а у Скиапарелли — был «менее очевидным сюжетом». Но в межвоенный период эстетика XIX века переживала ренессанс — ироничный, сюрреалистический, парадоксальный. Именно в этом духе работала Скиапарелли.

Однако с конца XX века фокус начал меняться. Стал появляться дискурс этической ответственности. «Шубы из натурального меха абсолютно никого не беспокоили 50 и более лет назад», — напомнила Гусарова. Этический поворот оказался относительно новым. Зоозащитные движения, по ее словам, «во многом никак не связаны с модой». Но в какой-то момент они пересеклись. И это столкновение породило новую чувствительность. Животные перестали быть просто модными жестами и стали субъектами этического взгляда. Так возникла мода, где важны не только форма, цвет и силуэт, но и происхождение материала, судьба носителя меха, смысл препарирования.

История моды оказалась тесно связана с историей того, как человек видел животных: как предков, как украшение, как инструмент, как брата, как товар, как соучастника, как жертву. И книга Гусаровой «Мода и границы человеческого» — не просто про моду. Это про ту самую грань. Порой невидимую, порой ослепительно яркую.

[b]Екатерина Петрова [/b]— литературная обозревательница интернет-газеты «Реальное время», автор телеграм-канала «Булочки с маком».

Подписывайтесь на
телеграм-канал,
группу «ВКонтакте» и
страницу в «Одноклассниках» «Реального времени». Ежедневные видео на
Rutube,
«Дзене» и
Youtube.