Судимый за стихи - «История»

Как в СССР преследовали Иосифа Бродского

Иосиф Бродский стоял в зале суда в потертом свитере и спрашивал, зачем жить, если не для поэзии. Судья перебивала: «Мы сейчас не о философии говорим». Его не печатали, вызывали на допросы, отправили в психушку, а потом — в ссылку в Архангельскую область. Так в СССР преследовали Иосифа Бродского, которого позже назовут «великим поэтом» и дадут Нобелевскую премию по литературе. Сегодня, 24 мая, ему исполнилось бы 85 лет.

«Непризнанные» поэты типа Бродского»

Поздняя осень 1963 года. Бродский страдал, но не от следователей. Все было куда банальнее. В отношениях с Мариной Басмановой происходила, как он говорил, «перманентная катастрофа». Он был занят этим несчастьем, а не политикой. Однако именно в этот момент, когда Бродский был наиболее уязвим, началась травля. Он оказался в точке пересечения трех враждебных сил. Первая — это идеологический откат при Хрущеве, который начался после публикации «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына. Вторая — рвение ленинградской милиции и партийных органов. Третья — месть и махинации Якова Лернера. Только одна из этих сил изначально была нацелена лично на Бродского. Остальные просто нашли удобный объект.

В ответ на суд началась другая кампания — не официальная, а настоящая общественная. Первыми встали те, кто знал Бродского лично: Михаил Ардов, Борис Бахтин, Яков Гордин, Игорь Ефимов, Борис Иванов, Анатолий Найман, Евгений Рейн. А также лингвист Григорий Грудинин и литературовед Эткинд — те, кто отважился говорить в его защиту на заседаниях.

Постепенно дело перестало быть только делом Бродского. Это стало борьбой за право мыслить и говорить. Центром сопротивления стали две женщины — писательница Лидия Чуковская и журналистка Фрида Вигдорова. Они писали письма в защиту поэта во всевозможные инстанции. Они звонили, договаривались, подключали имена. Среди подписантов — Дмитрий Шостакович, Самуил Маршак, Корней Чуковский, Константин Паустовский, Александр Твардовский, Юрий Герман, Константин Федин, Александр Сурков. Даже в Центральном комитете нашелся сторонник — заведующий сектором литературы Исаак Черноуцан. Он не мог действовать открыто, но его поддержка сыграла свою роль.

Главным документом стал текст стенограммы процесса, записанный Вигдоровой. Несмотря на прямые угрозы судьи, Вигдорова записывала все. Потом — перепечатывала. Передавала по рукам. Стенограмма разошлась по самиздату. Потом ушла за границу. Там ее начали переводить и публиковать. Во Франции — в Figaro Litteraire. В Великобритании — в Encounter. И сразу — эффект. Запад потряс не только факт осуждения поэта, но и детали: допрос, язык суда, лексика, вопросы, интонации. Все это стало новым доказательством: в Советском Союзе, несмотря на космические ракеты и смену лидеров, по-прежнему судят за слова. Западная интеллигенция заговорила. Во французском коммунистическом журнале Action poetique поэт Шарль Добжински опубликовал поэму «Открытое письмо советскому судье». В Америке откликнулся Джон Берримен. Его стихотворение «Переводчик» — почти элегия.

Процесс Бродского поставили на BBC. Радиопостановка шла в вечернем эфире. Сцена из ленинградского суда — на английском языке, в прямом переводе, без прикрас. Впервые западный слушатель мог услышать: за что и как судят поэта в стране, которая называла себя оплотом справедливости.

Литература отозвалась тоже. Бродский стал героем романов. В книге Георгия Березко «Необыкновенные москвичи» он появился под именем Глеб Голованов — чудик, поэт, обвиненный в тунеядстве. Цензоры не заметили. Роман вышел в журнале «Москва», затем — отдельной книгой. Уже в 1981 году в Лондоне появился роман «Некто Финкельмайер» Феликса Розинера, где фабула дела Бродского снова была легко узнаваема. Образ поэта, не от мира сего, у которого «лицо его выражало порой растерянность оттого, что его никак не могут понять», распространился быстро. Как писал Игорь Меттер, «он, в свою очередь, тоже не в силах уразуметь эту странную женщину, ее безмотивную злобность; он не в силах объяснить ей даже самые простые, по его мнению, понятия».

Этот образ — поэт среди безумцев — стал массовым. Простой парень с рыжими волосами и в вельветовой куртке превратился в символ. Анна Ахматова поняла это раньше всех. Услышав новости с суда, она бросила: «Какую биографию, однако, делают нашему рыжему!». Это была не просто ирония. Это была точная формулировка. Именно биографию — в самом прямом смысле — делал Бродскому этот процесс. Была в этих словах отсылка и к Илье Сельвинскому, который писал о сцене избиения Есенина: «оказывается, так надо — поэту делают биографию».

Так и получилось. История Бродского стала архетипом. С его именем теперь ассоциируются не только стихи, но и принцип. Борьба за право быть. Он стал символом не по воле властей — вопреки. Точнее, именно благодаря их попытке унизить, сломать, вычеркнуть. Парадоксально, но суд, который должен был поставить точку, открыл новую главу. Имя Бродского прозвучало в мировом эфире. Рядом со словами: «свобода», «поэзия», «совесть». Именно после этого процесса он вошел в мировую литературу — сначала как жертва. Потом — как голос. А затем — как поэт. Настоящий, без кавычек.

Екатерина Петрова — литературная обозревательница интернет-газеты «Реальное время», автор телеграм-канала «Булочки с маком».

Екатерина Петрова